Прекрасный мир, где же ты - Салли Руни

Она глубоко вдохнула и кивнула, не сводя с него взгляд. Пару минут они молча трахались. Она крепко зажмурилась, и он снова спросил, как она. Ты сильно завелся, сказала она. Он открыто смотрел на нее снизу вверх. Да, сказал он. Между прочим, сомневаюсь, что подростком ты могла выглядеть лучше, чем сейчас. Сейчас ты выглядишь невероятно. И вот еще что я думаю: во многом ты так сексуальна из-за твоей манеры говорить, из-за всяких мелочей, которые ты делаешь. Готов поспорить, вряд ли ты могла так круто держаться, когда была моложе. Но даже если могла, сожалеть не о чем, потому что мне ты все равно больше нравишься такой, как сейчас. Ее дыхание стало прерывистым, она потянулась к его руке, их ладони встретились. Я кончаю, сказала она. И крепко сжала его руку. Он прошептал: Взгляни на меня на секундочку. Она посмотрела. Ее рот был открыт, она вскрикнула, ее грудь и шея порозовели. Он тоже смотрел на нее, тяжело дыша. Наконец она упала ему на грудь и обхватила коленями. Он провел рукой вдоль ее позвоночника. Прошла минута, потом пять минут. Эй, не засыпай так, сказал он. Давай ляжем как следует. Она потерла глаза тыльной стороной ладони и слезла с него. Он поправил на себе одежду, а она лежала рядом обнаженная. Он взял ее руку и поцеловал. Нормально ведь было? – сказал он. Она откинула голову на подушку и рассмеялась. Не знала, что ты когда-то жил в Лондоне, сказала она. Он улыбнулся, все еще держа ее руку. Ты многого обо мне не знаешь, сказал он. Она с наслаждением расправила плечи на простынях.

Расскажи мне все, сказала она.

18

Друг сердечный! Прости за задержку – пишу из Парижа, только что прилетела из Лондона, пришлось ехать сюда за премией. Они когда-нибудь устанут вручать мне премии? Жаль, что я так быстро устала их получать, а то моя жизнь была бы бесконечным праздником. Как бы там ни было, я по тебе скучаю. Сегодня утром я сидела в музее Орсе и смотрела на симпатичный небольшой портрет Марселя Пруста, и жалела, что его написал не Джон Сингер Сарджент. На картине Пруст довольно уродлив, но, несмотря на этот прискорбный факт (на самом деле несмотря!), что-то в его глазах напомнило мне тебя. Возможно, просто сияние ума. «Может статься, в самом деле существует только одно мышление, с которым все люди сосуществуют, мышление, на которое каждый из глубины своего особенного существа устремляет взгляд, как в театре, где у каждого свое место, но зато одна сцена»17. Читая эти слова, я чувствую себя ужасно счастливой – от мысли, что мы причастны одному мышлению.

Сегодня на верхнем этаже музея я обратила внимание на несколько портретов Берты Моризо, все кисти Эдуарда Мане. На каждой картине Моризо выглядит по-разному, так что даже трудно представить, какой она была на самом деле – как все эти разные варианты портретов объединялись в ней в одно цельное и узнаваемое лицо. Потом я поискала фотографию и была удивлена жесткостью ее черт, которые на работах Мане часто выглядят туманными и нежными. На одной из картин она красивая, темноволосая, статная, в белом платье; сидит на балконе, рядом еще две фигуры, рука расслабленно лежит на перилах, Моризо держит закрытый веер; смотрит в сторону, слегка насупившись, лицо сложное и выразительное, в глубокой задумчивости. На другой картине она притягательная, черты лица мягкие, смотрит прямо на зрителя, на ней высокая черная шляпа и черная шаль, взгляд одновременно неуверенный и открытый. Она была моделью, которую Мане рисовал чаще всего, чаще даже, чем собственную жену. Но когда я смотрю на картины, я не всегда могу сразу распознать красоту. Ее красоту приходится выискивать, тут нужна интерпретационная работа, интеллектуально-абстрактная, и может быть, как раз это так завораживало Мане – а может, и нет. Шесть лет подряд Моризо приходила в его студию в сопровождении матери, а он рисовал ее, всегда одетую. Несколько ее собственных картин тоже висят в музее. Две девушки на скамейке в Булонском лесу, одна в белом платье и широкополой соломенной шляпке, склонилась к коленям, возможно, она читает, другая в темном платье, светлые волосы перехвачены черной лентой, зрителю открываются белая шея и ухо. За девушками пышная расплывчатая зелень парка. Но Моризо никогда не рисовала Мане. Через шесть лет после знакомства она, вероятно с его подачи, вышла замуж за его брата. После этого он нарисовал ее лишь однажды, обручальное кольцо приглушенно поблескивает на ее нежной руке, и на этом все. Как думаешь, это история любви? Напоминает вас с Саймоном. И чтобы выдать себя еще сильнее, по всем правилам добавлю: слава богу, у него нет братьев!

Проблема с музеями типа Орсе, скажу промежду прочим и совсем не к делу, в том, что там невообразимо, слишком много искусства, и не важно, насколько тщательно ты спланировала поход или преисполнилась благими намерениями, в итоге все равно в раздражении несешься мимо бесценных шедевров признанных гениев в поисках уборной. И чувствуешь себя потом какой-то дешевкой, словно сама себя подвела – по крайней мере, со мной так. Готова поспорить, что ты, Айлин, никогда не искала в музее туалет. Держу пари, как только ты входишь под священные своды величайших европейских галерей, ты оставляешь все телесное и приземленное за порогом – если подобные вещи вообще тебе когда-либо досаждают. Невозможно думать о тебе как о материальном существе, лишь как о луче чистого разума. Как бы мне хотелось, чтобы твое сияние почаще освещало сейчас мою жизнь.

Вчера днем я дала три интервью и еще час позировала фотографу, и между двумя интервью позвонил папа сказать, что он упал и теперь в клинике ждет рентген. Он говорил пискляво, сбивчиво. Звонок застал меня на Монпарнасе, в офисе издательства, в коридоре. Напротив была дверь в женский туалет, а рядом с ней большой постер с рекламой французского бестселлера в мягкой обложке. Я спросила, на какое время назначен рентген, но он не знал – я даже не понимаю, как ему удалось позвонить. Когда мы закончили говорить, я пошла по коридору в кабинет, где симпатичная журналистка лет сорока час брала у меня интервью, расспрашивала про мой литературный стиль и кто оказал на меня влияние. Потом была фотосессия на улице. Порой прохожие останавливались посмотреть, видимо, из любопытства – кто я такая и с чего вдруг меня снимают, а фотограф инструктировал: «Расслабьте лицо» и «Постарайтесь выглядеть как